Ушедшие (2008)

Прекрасная бренность человеческой жизни
------
Такита немного слукавил, отбросив самоизоляционный комплекс японцев и сняв экспортный фильм для западного зрителя. «Ушедшие» - красивый японский продукт, похожий на аккуратно завернутые в папиросную бумагу и упакованные в гладкую деревянную коробочку черешни, что продаются в токийских магазинах в сезон привоза из-за границы заморских вкусностей. Эти черешни блестят сочной свежестью, заманчиво интересны на вкус, но слишком дороги, чтобы не быть гастрономическим праздником, а потому ими только балуются. Лента «Ушедшие», как ни странно, из той же витринной породы - она необыкновенно приятна визуально, ее снабженная подробной инструкцией сердцевина заставляет в нужные моменты искренне улыбаться, от души грустить, и в итоге незаметно вытягивает из избалованного зрителя слезу сопереживания. Но ожидание увидеть очень «японскую» вещь натыкается на умелую адаптацию непостижимой и загадочной философии под европейское восприятие. Такита играет в японского Лассе Халлстрома, на ходу осваивая ремесло рассказывать жизненные истории универсальным киноязыком, понятным и для тех, кто вырос в мире подвернутых плиссированных школьных юбок, отаку-вуайеристов и аутичной наивности дорам, и для тех, кто о Японии знает лишь по медийным книгам Мураками и дилогии Канеко. Как-то незаметно Япония стала совсем другой страной, а Такита превратился в режиссера уже нового поколения, с легкостью переходящего от псевдоисторического фентези к большому кино, но скорее всего сам Такита просто перерос в свои пятьдесят с лишком в серьезного художника и вместе с собой заставил хоть немного повзрослеть массовые подростковые фильмы, что в изобилии ныне выпускает Япония. Пока все продолжают снимать кино о двусмысленных историях «клубничных» отношений и ликвидирующих друг друга школьниках под дикий, но уместный микс из Шуберта и Верди, Такита в «Ушедших» искренне и интимно заговаривает о смерти, кротко напоминая о том, что остается после конца близкого человека, когда он становится для нас не достигаем, переходя за границы, где знакомое и любимое тело окончательно приобретает черты материальной части материального мира. Герой Такита сталкивается со смертью в тот самый момент, когда постепенно все сильнее начинает размываться его национальная принадлежность. Становясь космополитами, и вместе со способностью найти дом в каждом городе мира, Дайго с женой обретают понимание, что их стабильная жизнь зависит от простых внешних обстоятельств, в которых внезапный роспуск столичного частного оркестра, где Дайго играл на виолончели, может что-то сломать в привычном укладе «выросших», но не «повзрослевших» людей. В детстве Дайго все было иначе - зимы префектуры Ямагато не были столь холодны как теперь, а детская виолончель, подаренная отцом, была «в пору». В умиротворенной провинции с речкой, спускающейся вниз со снежных горных вершин, Дайго пережил отъезд отца и запустение семейного кафе, а в нужный срок, оставив мать и сбереженные ею после измены мужа с заезжей официанткой музыкальные пластинки, уехал из родных мест. Жизнь редко бывает долгой и спокойной рекой, и, став профессиональным, но безработным виолончелистом, Дайго вынужден возвратиться туда, где по-прежнему снега с серых гор рождают прозрачную, бегущую по круглым камням холодную воду.Дорога домой будет кротким возвращением маленького мальчика, лишь смутно помнящего лицо отца. До этого тихого погружения в детские страхи и сомнения смерть никогда не приносила Дайго неудобства, она всегда была «где-то там», - отодвигалась на безболезненное расстояние смутным воспоминанием об умерших в раннем детстве бабушке и дедушке или отвыкшим сердцем примирялась с уходом матери, которой не стало, когда Дайго был на зарубежных гастролях. Смерть была событием из другой жизни до тех пор, пока волею судьбы Дайго не стал полноправным её участником, прочтя в провинциальной газете родного городка объявление о приглашении желающих на работу в агентство по «путешествиям». И как в старом алленовском анекдоте, «путешествия» оказываются самыми что ни на есть последними – агентство, для которого «клиент всегда мертв», заботится о последних скорбных проводах на конечную станцию тех, для кого все обратилось вспять и последний приток жизни окончательно растворился в океане невыразимости. Такита говорит о смерти очень просто, отчасти возвращая ценность человеческого ухода; она у него выглядит нежным всполохом логики самой жизни, следствием её полного и законного завершения, справедливо отмеренной наградой человеку и напоминает сон успокоенных. Дайго вместе с пятью тысячами долларов получает от своего учителя и работодателя мистера Сасаки что-то еще более важное, чем навыки погребальной церемонии. Еще две недели назад играющий только в оркестровом составе, герой становится ведущим солистом в тихом концерте последней дани уважения к усопшим. Сцены приготовления почивших с омовением и облачением в ритуальное кекатабира - это костяк, на котором Такита строит свой фильм, подчеркивая, что живой, столкнувшийся с мертвым, существует в одной временной плоскости, но в разных измерениях, в которых тишина и холодность приобретают смысл великого таинства, а мертвое тело превращается в высвободивший что-то незримое сосуд.Для героя «Ушедших», соприкоснувшегося с настоящими людьми родных мест, прожившими десятки лет рядом с той старой Японией, где художник Канагава различил сквозь водянистое марево воздуха тридцать шесть призрачных ликов горы Фудзи, а шейные позвонки Мисима нежно перерубал меч его соратника, пришла пора осознать, что дом – это там, где ты захочешь спокойно умереть, оставив после себя сильную, но притупляемую временем боль. Сделав мягкое и очень правильное кино, Такита не испортил себе карму, а получив помимо японских наград еще и премию Оскар, стал режиссером, освоившим киношное «эсперанто». Вместе со своим героем Такита понимает, что все мы умираем десятки раз в каждом ушедшем и унесшим нас за последние рубежи бесчисленных сырых долин Островов Мертвых. В укравшем частичку нас, уже исчезнувшем сознании, мы много раз, до собственного окончательного отправления в путешествие на туманные окраины небытия, будем погибать и становиться пустотою, даже не замечая этого.Такита за эту песнь о любви и смерти, песнь о привязанности к ушедшим и оставившим нас, что звучит на всех языках одинаково, можно простить тягу к беспроигрышной смеси трогательности и сочиненной атмосферности. Простить по-голливудски рассеянную в нужных местах музыку подуставшего Хисаиси и списать со счетов комичную несуразность Мотоки и миловидность выросшей французской «васаби» Хиросуе. Потому что все очевидное ремесло «Ушедших», переходящее порою в беспомощность, сравнимую с барахтаньем мертвого осьминога, заброшенного из жалости Дайго и Мика в воду реки Сумид, сглаживается, когда понимаешь, что японец Такита выразил в своем фильме нечто неподвластное многим европейцам, что-то очень человеческое. Как отец, давший семилетнему Дайго не по детской руке большой шероховатый камень, отражающий по древней легенде истинные чувства, не требующие слов, так и режиссер протянул отвыкшему от достоверной простоты зрителю послание, которое можно прочитать, даже не разбираясь в японском языке.
------
...Потерявши - плачем
------
Мы устали от потерь,А находим слишком редко.Мы скитались, а теперьМы живем в хрустальных клетках.И теперь чужая радостьНе осушит наших слез,И нам осталосьТолько ждать, какая малость:Ждать того кто не придёт... © Воскресенье - Солдат ВселеннойВсю свою жизнь человек что-то ищет. Сразу после рождения некоторое время этот поиск имеет чисто инстинктивные позывы: он ищет то, что ему необходимо для существования. Потом человек ищет себя и свое место в этом мире. И самое удивительное, что это может продлится два месяца, а может и всю жизнь. И лишь через несколько этапов жизни мы ведем поиски того, что потеряли. Это, наверное, обусловлено пониманием себя и других. Каждый из этих и других отрезков накладывается друг на друга таким образом, что каждый поиск, если результаты были правильны, не бесследно удален из сознания и жизни. Хотя о каких правильных результатах может быть речь, если никто и не знает какой итог должен быть.Есть отрицание поисков. Есть отрицание истин. Есть отрицание просто всего чуждого и неизвестного. Этот барьер надо обязательно преодолеть, хотя бы для того, чтобы как можно более объективно взглянуть на вещи, на мир, и на себя. Неверие надо проверять так же, как уравнение в школе. И, наверное, только тогда можно адекватно подойти к барьеру отрицаний.Сегодня, удивительное совпадение,Я видел жизнь и смерть: они в уединенииМежду собою спорили отчаянно.Я слушал; я - нечаянныйПрохожий. Под дождем.Я просто слушал этот спор...Жизнь и смерть спорят редко, но обычно этот спор бывает очень тяжелым и нагруженным. Когда посмотришь и послушаешь этот спор хочется сесть где-нибудь в темном углу и сидеть там, стараясь не думать. А это, к сожалению, не получается. И ведь когда спор выигрывает смерть бывает еще хуже. А если этого спора и не было вовсе, то трудней многократно: никто не подготовил, никто не сказал, не нашептал...У всех разное отношение к смерти. Кто-то над ней шутит, кто-то боится, кто-то принимает как должное. Судьба распоряжается нашими жизнями как этого требует случай. Хотя случай ничего не требует, он даже не выдвигает доводы: он просто приходит и приносит какой-то итог: предварительный, или окончательный.А что вообще такое смерть? Хорошие слова сказал работник крематория: 'Мне кажется, что смерть - это ворота. Ворота в другой, лучший мир. И я прощаюсь с ними, и желаю доброй дороги и хорошего путешествия'. А что, если смерть и правда ворота, но не в абстрактный рай или ад, а просто ворота.Смерть, к сожалению, иногда делает людей лучше. Она может изменить и отношение к человеку. И отношение людей к жизни. Она может породить новую, другую жизнь, и от этого становится легче на душе.Любовь объединила этих братьев двух.Она сказала: 'Хоть король ты, хоть пастух,Достаточно тебе лишь верить и любить.'Тогда не страшно умереть, и не напрасно жить.Жизнь и смерть - не две противоположности. Они рядом. Если опять возвращаться к метафорам, то жизнь - дорога, тропинка, путь; а смерть - ворота, дверь, переход. Они объединены маленьким бордюрчиком, или лесенкой, на которую, чтобы попасть во внутрь, тоже надо забраться.Лейтмотивом в 'ушедших' тема поколений, которая тоже неразрывно связана с жизнью и смертью. Символичная беременность главной героини была не случайна, но и не спланирована. Отношение и размышления о смерти по началу казались главными, и была боязнь остаться после просмотра загруженным проблемами и вопросами. Но получилось все иначе: после просмотра осталась легкость, несмотря на почву для размышлений, и внушительный стимул жить и любить.Достойное кино.