Мэтью Борн: Ромео и Джульетта (2019)

Право на удивление
------
Я пошла на эту постановку в какой-то степени ради того, чтобы бросить вызов самой себе: балет не знаю и не понимаю, тем более балет современный. Но знакомая с детства и любимая история о веронских возлюбленных должна была стать тем смысловым каркасом, на котором мое понимание зиждилось бы. В общем, именно так и случилось. Тем более, что с сюжетом Шекспира постановщик обошелся гораздо свободнее, чем с музыкой Прокофьева.На сцене лаконичные, но многофункциональные декорации, над которыми висит угрюмая вывеска «Verona Institute» (ни следа от романтического образа итальянского города). Это не то закрытая школа, не то исправительное учреждения, а то и вовсе лечебница. Здесь царит атмосфера запрета на все, а на любовь в первую очередь. Фабула шекспировской пьесы значительно упрощена, из тех героев, которых мы можем идентифицировать, здесь помимо влюбленной пары, нам встретятся только Тибальд (надсмотрщик) и Меркуцио («постоялец» института). Оба эти образы решены в яркой характерной манере, и кроме того сыграны невероятно харизматичными актерами Дэном Райтом и Бэном Брауном.Здесь нужно заострить внимание на том, что актеры - и эти двое, и исполнители двух главных партий Пэрис Фицпатрик и Корделия Брэйсвейт, и вообще все – играют в полную силу не только как артисты балета, но и как драматические. Это очень выразительно, мощно и ярко. При этом ни разу не перейдена грань между балетом и драмой. В этом особенность и сила того синкретичного высказывания, которое представил в этом спектакле Мэтью Борн.Отдельной линией «Ромео и Джульетты» становится современный социальный и художественный контекст, который ярко заявляет о себе с декораций – заведение «Verona Institute» становится не только символом общественного устройства, лишающего человека его элементарных прав – на свободу, на личность, на любовь. Но это еще и выразительная интертекстуальная отсылка на огромный пласт произведений, и прежде всего на картину Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки» (1975). Кроме того, есть в фильме и явная отсылка на «Черного лебедя» (2010) Даррена Арофонски с его психоделическим решением финала. Спектакль вообще наполнен множеством реминисценций, и в том числе (каким бы каламбуром это ни выглядело) на Вильяма нашего Шекспира. Хотя, возможно, именно это не значилось среди режиссерских задумок, а стало случайным попадаем, отражающим некую закономерность. Речь идет, конечно же, об именах исполнителей партий Ромео и Джульетты: пожалуй, трудно в современном мире найти более шекспировские имена, чем Парис и Корделия. И еще один парадокс любой постановки пьесы после 1968 года состоит в том, что она вступает в особое взаимодействие не только с самим произведением Шекспира, но с фильмом Франко Дзеффирелли. Что, собственно и происходит и с балетом Мэтью Борна. Современный дискурс считывается и в татуировках Тибальда, и в различных проявлениях запретной любви, и в появлении вместо брата Лоренцо священника-женщины. Но как бы мы ни пытались осовременить и актуализировать эту историю, самым главным в ней остается та любовь, что, как море, становится тем больше, чем больше у нее берешь. И хотя нет ничего банальнее, чем сюжет о любви юноши и девушки, что-то такое знал о ней Шекспир, что и через тысячу лет, и в неузнаваемом антураже, вечные любовники из Вероны будут будоражить наше воображение и удивлять. Вновь. На то они и вечные, наверное…